Нелл

Нелл выросла в доме, где кроме матери никого не знала; мир вокруг неё был узкой, но полной смыслов вселенной двух человек. Слова, которые слышали другие, для неё были чуждыми; вместо разговоров с людьми она вела постоянные диалоги сама с собой, выстраивая собственный язык, понятный только ей. Это не было молчанием в привычном смысле — голос её звучал, но обращён он был в сторону внутреннего мира, где образы и звуки сочетались иначе, чем у окружающих. Однажды врач столкнулся с ней впервые. Он внимательно наблюдал, слушал невнятные фразы, пытался провести обследование и, видимо, усмотрев в её состоянии больше покоя, чем угрозы, предложил не вмешиваться, дать девушке пространство и привычный уклад жизни. Но у психолога возникло иное впечатление: он увидел за тихой речью сложный случай, требующий обследования и попыток наладить контакт. Между медицинским прагматизмом и клиническим любопытством началась немая дискуссия: оставить ли Нелл в её привычном укладе, где она общается только с тем, что близко и знакомо, или попытаться разъединить узел из одиночества и внутренней речи. Материнская забота была постоянным фоном — она знала свою дочь иначе, чем профессионалы, и её тревога сочетается с защитной желанием сохранить то, что уже есть. А Нелл продолжала жить в своей собственной речи, будто держась за едва различимые нити языка, понятного только ей. Врачи и психологи стоят по разные стороны этого тихого мира, каждый с собственной уверенностью в том, что будет лучше для девушки, которая знает только мать и говорит только с самой собой.